Сто лет назад был написан знаменитый роман Евгения Замятина «Мы». О значении этой антиутопии, положившей начало целому литературному направлению, читателям ИА FederalCity рассказывает петербургский искусствовед Сергей Ильченко, доктор филологических наук, профессор СПбГУ.
Сергей Ильченко. Фото с сайта spbu.ru
Трудная судьба замятинского текста, отринутого на родине автора и потому оказавшегося вдали от нее, спровоцировала две взаимоисключающие литературные ситуации. На Западе роман был переведен и издан, и, по понятным причинам идеологического и эстетического характера, обрел популярность.
Замятин, сам того не подозревая, оказал мощное влияние на футуристическую ветвь европейской литературной традиции, в центре внимания которой были вопросы устройства общества будущего без конкретной национальной адресации. Череда этих имен известна: от Томазо Кампанеллы до Герберта Джорджа Уэллса. Замятин фактически «перезапустил» эту тему в условиях, когда западной цивилизации Россия и ее лидеры-большевики предложили новый путь достижения социальной справедливости, основанной на идее равенства.
Западные интеллектуалы явно растерялись от подобной альтернативы, и Олдос Хаксли выразил через некоторое время эту подсознательную растерянность в утопии «О дивный новый мир» (1932) – на пике проблем, связанных с «великой депрессией». Через полтора десятка лет этот ужас станет всеобщим у Джорджа Оруэлла в романе «1984» (1948).
Джордж Оруэлл. Архивное фото
На родине Евгения Замятина его экспрессивный фантазм не породил никакой дискуссии, но в некотором смысле подстегнул креативность Андрея Платонова, чей «Котлован» (1930) явно направлял движение литературной мысли в сторону скрытой (или явной) оппозиционности доминирующему идеологическому курсу. Особенно в вопросах перспектив развития советского общества в будущем. И если Замятин только фантазировал и предполагал, как может быть устроен «наш новый мир», то его коллега уже откровенно угрожал абсолютным тоталитаризмом во всех сферах жизни, порождая в сознании читателей ужас от апокалиптических картин грандиозной ямы, из которой никому уже не выбраться.
Андрей Платонов. Архивное фото
Механистический мир в тексте Замятина – эта некая утопия логично устроенного порядка вещей, подчиненного законам разума. В определенном смысле нумерологический характер этого макромира отражен в том, как именуются в тексте персонажи. Главный герой получит индекс Д-503. Его пассия на момент начала истории именуется как 0-90. Их отношения выстраиваются по логике, очень напоминающей современную систему знакомств на соответствующих сайтах.
Вот от подобных эпизодов нынешний читатель и вправе получить шок. Уж слишком сильно здесь затронута сфера межгендерных отношений – и в том, как ее предрек Замятин, и в том, насколько он оказался прав. Однако отечественная литературная традиция всегда оставляла для героев некоторый квант неопределенности в бурных потоках общественных бурь, который должны были заканчиваться триумфом какой-либо из идей, реализуемых в соответствующих законах и правилах. В романе-юбиляре это четко сформулировано в его названии. И не однажды в тексте дается объяснение.
Идеи французской революции, сформулированная в триаде понятий – «свобода», «равенство», «братство», меньше через полтора века в другой стране свелись к такому краткому местоимению – «мы». И даже тогда, когда личность под номером Д-503 начинает испытывать нечто вроде романтического чувства к особи противоположного под другим номером (I-330), то поначалу и он, «вынужденный «диссидент от любви», следует принятым моделям поведения и регулирующим интим-правилам.
Обложка первого полного издания романа «Мы» на русском языке
Но в том-то и смысл замятинского текста, что любви не только «все возрасты покорны». А в том, что она возвращает личности индивидуальность, его «Я». Хотя бы и в условиях такого выдуманного общества, где существуют Благодетели, а все члены общества (под различными номерами) мечтают о завершении создания чудотворящего сооружения под названием «Интеграл».
Здесь Замятин почти на научной основе демонстрирует нам реализацию мечты человечества об «умных машинах», которые помогают людям ПРАВИЛЬНО устроить свою жизнь, свои отношения друг с другом и с миром вокруг них. Неоднократно упоминаемый и даже отчасти описанный «Интеграл» и есть воплощенное устройство, с которым человечество обязано прорваться к счастью, что называется, в едином объединяющем порыве. И личная жизнь, и личное чувство в эту парадигму движения общественной жизни никак не вписывается.
Подобный уровень восприятия мощного и провидческого замятинского текста стал возможен гораздо позже времени его появления. Писатель заглянул на век вперед – и не ужаснулся, и не испугал нас. Он всего-навсего попытался смоделировать в отчасти абстрактной и вымышленной конструкции общества линию поведения персонажа, пытающегося сохранить местоимение собственной личности.
Увы! От номера Д-503 так и не избавится, фактически потеряв свою любовь. Именно сей сюжетный финал и позволяет номинировать нынче роман «Мы» как антиутопию.
Пандемия коронавируса погрузила мир в атмосферу ожившей антиутопии. Фото с сайта pixabay.com
Замятин сочинял свой роман, когда по всему миру бушевала эпидемия «испанки», гриппа, унесшего миллионы жизней. И, что любопытно, мировая литература практически оставила без внимания сей медицинский факт. Замятин здесь не исключение. Ужас все испытали чуть раньше, во время Первой мировой войны. И он ничему не научил западное общество, забывшее ее итоги в большинстве своем. Кроме некоторых стран.
Сегодня мы в некотором смысле существуем в условиях, когда антиутопия стала реальностью, и вместо «Интеграла» мы имеем «антиинтеграл» – эпидемию covid-19. Пессимистические прогнозы и пророчества вкупе с фейкоподобной деятельностью многих медиа и порождают то самое состояние неуверенности, когда не только все общество («мы») не чувствует себя уверенным и защищенным, но и отдельный индивидуум («я») находится в растерянности. Социальная самоизоляция оказалась прямым путем к личному кризису. А фигура речи, известная как «Мы», приобрела, как у Замятина, подавляющий и повсеместный характер абстракции.
